– Языками. Говорением на языках, – поправила Триш.
– Не важно. Врать не буду, – сказал Деменсио, – этот чокнутый шизик полезен для бизнеса.
– Ни слова не скажу. Смотри, про него пишут в той же статье.
Деменсио проглядел первые несколько абзацев, пытаясь одновременно открыть бутылку растворителя.
– Видишь? «Помощник заместителя ответственного редактора по очеркам и разделу "Стиль"». Это еще что за должность, черт возьми? Ха, не удивительно, что он катается в грязи.
Триш вручила ему букет кисточек.
– А что скажешь про футболки со Святыми Черепахами? И может, брелки для ключей…
Ее муж поднял глаза.
– Да! – сказал он с первой улыбкой за день.
Когда до Тома Кроума дошла очередь в телефоне-автомате, он позвонил родителям на Лонг-Айленд и велел не верить тому, что они увидят в газетах.
– Я живой.
– Вместо чего? – спросил его отец.
«Ньюсдей» поместила статью не в спортивном разделе, поэтому старик Кроум ее не увидел.
Том кратко описал поджог, проинструктировал своих о возможных будущих расспросах прессы, потом позвонил Кэти. Он был по-настоящему тронут, услышав, что она плачет.
– Ты бы видел первую страницу, Томми!
– Ну, все не так. Я в порядке.
– Слава богу. – Кэти шмыгнула носом. – Артур тоже твердит, что ты умер. Даже купил мне кулон с бриллиантом.
– На похороны?
– Он думает, будто я думаю, что он имеет отношение к твоему убийству – как я и думала до этого момента.
– Я думаю, он и сжег мой дом, – сказал Кроум.
– Не он лично.
– Ты поняла, о чем я. Труп в кухне – вероятно, его помощник, верный, но неосторожный.
– Чемп Пауэлл. Мне так кажется, – уточнила Кэти. – Том, что мне делать? Я не могу спокойно видеть Артура, но, честно говоря, я не верю, что он собирался причинить кому-то вред…
– Собирай вещи и езжай к матери.
– И бриллиант по правде красивый. Одному богу известно, сколько он стоит. Так что, знаешь, какая-то часть Артура хочет быть честной…
– Кэти, мне надо идти. Пожалуйста, никому ни слова, что говорила со мной, ладно? Сохрани пока все в тайне, это важно.
– Я так рада, что с тобой все хорошо. Я так молилась!
– Вот и продолжай, – сказал Кроум.
Было яркое и ветреное осеннее утро. Небо безоблачное, полное чаек и крачек. Море волновалось, но не штормило – типично для мертвого сезона между Днем благодарения и Новым годом, пока все туристы еще на Севере. Для местных то было особое славное время, несмотря на упадок выручки. Многие капитаны-перевозчики даже не загоняли судна в доки: вероятность неожиданных заказов была слишком далека.
Джолейн Фортунс задремала в машине. Кроум дотронулся до ее руки, и она открыла глаза. Во рту пересохло, в горле першило.
– Эххх, – сказала она, потягиваясь.
Кроум вручил ей чашку кофе:
– Доброе утро.
– Где наши мальчики?
– Все еще в грузовике.
– Как думаешь, они кого-то ждут?
– Не знаю. Они мотались туда-сюда, разглядывали лодки.
Щурясь от яркого света в лобовое стекло, Джолейн нашарила солнечные очки. Она увидела на противоположном конце пристани красный «додж», припаркованный у двери в магазин снастей.
– Опять в инвалидной зоне?
– Угу.
– Засранцы.
Они решили, что человек за рулем, должно быть, Бодеан Геззер – это имя значилось в удостоверении, согласно источнику Тома в дорожном патруле. Несмотря на дыры от пуль, отличное состояние машины говорило о владельце, который не стал бы мимоходом одалживать ее убегающим бандитам. Том и Джолейн до сих пор не знали имени компаньона Геззера, того типа с хвостом и больным глазом.
А теперь новая загадка: третий человек, которого вдруг высадили на дороге во тьме среди ночи, – Джолейн и Том наблюдали со стоянки видеомагазина, куда заехали, чтобы переждать. Что-то в поведении третьего казалось Джолейн знакомым, но в серо-синей темноте черты его лица были неразличимы. Фары проезжающих машин выхватывали печально бредущую полноватую фигуру. К тому же – австралийская шляпа-сафари.
Этим утром на пристани его не было и следа. Кроум не понимал, что это значит.
Джолейн спросила, позвонил ли он своим.
– Они даже не знали, что я погиб. А теперь на самом деле сбиты с толку, – ответил Кроум. – Чья очередь для радио?
– Моя. – Она потянулась к настройке.
За долгие часы в машине эти двое столкнулись с потенциально опасным различием в музыкальных пристрастиях. Том считал, что езда по южной Флориде требовала постоянного хард-рок-сопровождения, а Джолейн предпочитала легкомысленные, успокаивающие нервы песни. В интересах справедливости они решили настраивать радио по очереди. Если ей везло найти Шадэ, он выбирал Тома Петти. Когда он выискивал «Кинкс», она – Энни Ленокс. И так далее. Изредка их вкусы совпадали. Ван Моррисон. «Дайр Стрейтс». «Девушка с мечтательным взглядом», которую они вместе распевали, проезжая через Флорида-сити. Было и несколько общих объектов ненависти (дуэт Пола Маккартни и Майкла Джексона, к примеру), заставлявших их одновременно кидаться к кнопке настройки.
– Вот что я нашла, – сказала Джолейн, регулируя громкость.
– Это кто? – спросил Кроум.
– Селин Дион.
– Уаа, сейчас утро субботы. Пощади!
– У тебя будет своя очередь. – Джолейн изобразила практичную улыбку школьной учительницы. – И вот что я заметила, Том: тебе не по душе многие чернокожие музыканты.
– Что за чушь?! – Это его на самом деле задело.
– Назови хоть одного.
– Марвин Гэй, Джимми Хендрикс…
– Из живых.
– Би Би Кинг, Эл Грин, Билли Престон. Чувак из «Хути», как там его…